Не верилось, что может быть так спокойно, что может быть так тепло и что болезнь способна отступить с первыми горячими прикосновениями любимых, любящих губ. Но вот она, реальность, между хрупких пальцев, с ароматом костра и каких-то цветов, а еще, неизменно, кофе. Заснуть бы в этих руках и видеть сны про него, не эти кошмары из прошлого, не Тео, которого давно забыла, о котором и помнить не стоило, когда был Хицуи. Но сложилось, как сложилось, с напоминанием об ошибках, со страхами, и страданием, и необъяснимой благодарностью прошлому, за то, что сложило настоящее, за возможность любить, как никогда не любила, и греть своим телом родное тело, совсем рядом, совсем близко, что ближе и невозможно.
Все перемешивалось, словно время куда-то спешило. Хотелось  запомнить каждое мгновение, каждый взгляд, но запечатлелись только эмоции, сотканные в плотный саван, застилавший глаза. Вернулся. Был рядом и не спешил уходить. И пока сердце радостно трепыхалось между ребрами, новая волна слов резким порывом ветра изменила направление.
- Как ты? Ты бредила сегодня ночью... Прости. Наверное, я не должен был слышать этого. Ты звала Тео... Кто он? Могу помочь хоть как-то?
Наверное, сейчас побледнела сильнее прежнего, руки похолодели, а улыбка скользнула с губ, будто бы и не было никогда. Взгляд заволокло туманом, почему-то алым, вероятно, из сна, и сочетания звуков «Тео» разрубили слух.
Тео… Все его обещания и клятвы, последний взгляд перед тем, как его веки навсегда сомкнулись, последние слова, и кровь по одежде, и изящное кольцо на пальце, и все те ужасы, что сотворила по его смерти, и черный саван одеяния, и алые розы в гробу.
- Тео… - прошептала трясущимся голосом, – Давно мертв, Хицуи. Слишком давно. А был… был моим.. женихом… и… лучшим другом моего брата, а, точнее, любовником, и умер от его руки, точнее, от руки того существа, что жило в нем. А я была тому свидетельницей. Этой ночью ко мне пришли призраки из прошлого, вот и все.

Отредактировано Тэссалия Рии (2009-06-29 23:46:40)

Призрак из прошлого сейчас держал в руках икону, а лицо его было слишком  бледным даже на фоне белой атласной обивки гроба. Алые цветы на крышке и мир сквозь черную вуаль. Тэссалия уже давно не воспоминала эти картины так живо, так ярко,  и не приносили образы столько тоски и горечи в сердце, не резали ножами душу, тем самым ножом, что рассекала однажды плоть, много позже, когда уже осела земля и проросли первые цветы. А потом ужасом первых воспоминаний обжигала руки собственная неуемная кровь в теплой воде. Опиум каждый день по чайной ложечке перед сном. Галлюцинации и слишком туманные сны, в которых вишневый пирог, приготовленный мамой, подавали брату, а то, радостно смеясь, выкидывал в окно, в самую лужу после дождя.
- Любимая... Если позволишь. Я знаю, что жесток, но скажи... Твоя смерть... Как? Кто? Тогда была кровь на платье. Смерть неестественная... И что тебя удержало? Хочу знать, только чтобы спасти... Хотя бы знать, от чего. Ведь, наверное, мучает. Люблю тебя... Поэтому...
Тэссалия не думала, что когда-то придется возвращаться к этим воспоминаниям, быть искренней перед кем-то, рассказывать о том, за что стыдно и что причинило много боли всем вокруг, что чуть не уничтожило семью по одному, пусть в итоге и остался род ни с чем, а точнее ни с кем. Один за другим уходили освященные символом цветка. А тогда был ужас, много мрачных слов и тоскливых стонов, слез и огненного дыхания душного лета, ледяная вода колодца по утру и практики черной магии до рассвета, холодный клинок и ненавистный брат, убивший самое дорогое одним своим существованием, злоба и отчаяние, за которые жизнь была готова отдать, если бы не остановили. Раскроило душу на части, окунуло сердце в вечную тьму, обрамленную страхом, страхом жизни, смерти и нового предательства. Свергло с небес, перекрыло дороги в Ад, оставило на земле, среди того, что дорого и так чуждо.
И сейчас, через сотни лет, когда давно уже истлели доски родительского дома и покосился надгробный камень собственной могилы с наполовину стертой надписью, когда вновь видела сны и первый в жизни восход солнца, когда любила и была готова начать жить с единственным, кому верила, требовалась всего-то искренность.
Тэсс не знала, с чего начать и как объяснить, боялась, что ответом ей будет непонимание и разочарование. В глазах застыли слезы, на лице - ужас, в мыслях – лабиринт из нечетких воспоминаний, рассказов и многих лет поисков. Теперь она была уже совсем другим человеком, не было той Тэссалии, умерла еще в самый первый раз, была похоронена.
- Я толком и не помню своей смерти. Знаю только, что меня убили, что там был мой брат и еще кто-то, чье лицо я не разглядела, помню боль в груди, будто изнутри разорвалось сердце, но и она в тумане. А потом была пустота. Казалось, вечность прошла или я стала частью вечности, так страшно было, пыталась бороться зачем-то. А потом мое тело в гробу, родители, толпа каких-то людей… Я ведь до смерти совсем рассудок потеряла, наверное, потому и осталась на земле, потому что не определилась, боялась двигаться с места, вот и не двинулась, ты же знаешь, как это бывает? Призраки в основном либо невинные жертвы, не нашедшие в себе силы простить, либо преступники, либо сумасшедшие. Я сочетала в себе все три.

Отредактировано Тэссалия Рии (2009-06-30 23:35:34)

А после того, как закончила говорить, в душе Тэссалия улыбнулась своим словам, потому что казались чужими и такими нелепыми, что невольно сердце наполнялось слезами, но не теми, что сжимают сердце в тиски, а теми, что легкие, теми, что для мира. И почти что плакала, беззвучно и безысходно, каплями по внутренней стороне души.
Эхом звенела в ушах чужая биография. Жизнь Тэссалии Рии, этой Тэсс, началась всего несколько дней назад с Хицуи. А до него – сон, подобие существования, отпечаток некогда появившейся памяти вне времени и вне пространства. Правы студенты: призраки не умеют чувствовать, они просто содержат в себе след некогда живого сердца, раз за разом повторяют ошибки давно минувших дней.
Жизнь, она сейчас, только что запустился счетчик стуком сердца в тишине, словами любви, слезами и выбором, первым ночным кошмаром, который, возможно будет не последним, но потеряется в свете дня, потому что нестерпимо чужой.
А сейчас просто учиться дышать, просто быть, смотреть на пульсирующую венку на запястье, любоваться светлыми глазами и принимать помощь одним кивком, одной несмелой улыбкой предложить свою и снова раствориться в глазах и в губах лишь на мгновение, которое и есть истинная вечность; и быть счастливой, пока выделен срок, пока никто не разрушил это священное, пока сами не уничтожили эгоизмом и глупыми обидами, нелепой ревностью и тем, что давно кануло в Лету.
Тэссалия закрывала глаза и больше не видела ночи в пространстве за плотно сомкнутыми веками, держала за руку и любовалась целым миром, застывшем в волшебстве, сменяющимся ежесекундно вместе с ней. Она чувствовала теплую ладонь в своих руках, слышала живой стук и верила, не боясь ошибиться и заблудиться, почти самоотверженно, надрывно верила и хотела веры, потому сильнее сжимала пальцы, согревая уже собой.
Тэссалии не хотелось жертв, только не для нее, желала быть для него или хотя бы попробовать, подарить целый мир, поднести к ногам на бледных руках, словно беззащитного птенца, чтобы вместе взлелеять, научить жизни, подарить себя и любовь и отпустить на свободу, потому что ни в коем случае нельзя присваивать мир. 
Просто и естественно Тэсс упивалась светлыми голубыми глазами, обнимала, держала за руку и не могла отвести взгляда, улыбалась и почти плакала, ощущая тепло его пальцев. Думала, что сможет что-то сказать, но молчала, вглядываясь в лицо Хицуи неуверенно, проникновенно, стараясь понять без слов или задать вопрос беззвучно, одними изумрудными глазами, цеплялась пальцами за ладонь, по-детски сжимая большой палец, едва царапала тонкими ноготками кожу.
Ты все тот же, но новый, даже пальцами ощущаю, губами, и взгляд, глаза слишком чистые и огонь совсем другой, почти белый и серые языки обрамляют зрачок. Где ты был? Что делал? Не могу…
Разорвала взгляд, устроилась на груди, ближе к сердцу, вслушивалась, пытаясь найти ответ в стуке.
- Люблю тебя… - выдохнула Тэсс остатки болезни из легких, дальше была жизнь и свободное дыхание и, возможно, щепотка смелости.

Трещали птицы за окном комнаты, где-то разливался воспоминаниями о детстве по-весеннему чистый, живой смех, кружились в небе стайками еще совсем молодые и таки смелые мечты, что и самой мечталось, вполне оправданно, без оглядки, во всей своей новорожденной естественности. Мечталось о счастье и о его улыбке, которую Тэссалия видела в каждом уголке его тела. Хицуи улыбался ей неосознанно, сам того не желая, улыбался ежесекундно, руками, глазами, нежностью, заботой и поцелуями. Его улыбка просачивалась сквозь ткань, обжигая душу, снова и снова запускала сердце, с нуля до двухсот и выше, до бесконечности неуловимым ритмом вперед по дороге в жизнь за гранью всего сущего.
Тэссалия молчала, не находя в себе слов и даже малейшего желания двигаться, понимала, что готова была лежать так вечно, заглядывая в голубые глаза, вдыхая, впитывая через кожу, вбирая в себя каждую каплю близости. И не нужен был ароматный чай, хотя резало горло сотней тонких спиц  и сводило от холода пальцы, не нужна была одежда, вполне хватало черной рубашки такой мягкой и родной к телу. А Тэсс, Тэсс хваталась за Хицуи и онемевшими пальцами, и полными нежности взглядами на грани отчаяния, дрожащими в сияющей зелени капельками-росинками хрустальных невыплаканных слез.   
- Я не оставлю тебя. Теперь - никогда.
Встрепенулась, затаив дыхание, вглядываясь в прозрачную голубизну, пыталась понять, осознать, поверить, впустить в душу новый виток веры, с каждым разом все упрочняющейся в сердце, расстилающей свои цепкие корни в душе, заставляющие самоотверженно следовать по пятам за собственной безысходной траекторией в самую отчаянную бездну, зовущуюся любовью. Не нашла скрытых смыслов и сомкнутых ставней – чистые, бесконечные поля, на которых доверие: собирай букетами, применяй для венков, украшай хрустальные вазы, чересчур изысканные и надменные для полевых цветов. Украшать ими волосы – самое верное, вплетать в косы и вешать на шею, укутываясь их волшебными запахами, словно плащом в ветреный день. Тэссалия собрала свой маленький букетик из незабудок, улыбнулась задумчиво, осторожно кивнула, признаваясь: «Верю,» – верила рукам Хицуи, так ловко освобождающим ее тело от ткани, и все же смущалась, совсем странно и так робко, словно впервые была с ним рядом. Розовый налет неожиданной скромности на щеках, ближе и ближе глазами, душа к душе и сердце одно на двоих бьется чуть быстрее, а потом неосознанное касание губ, и темень перед глазами со светом далеких звезд, порывами ветра по тонкой коже, которая не способна защитить. Россыпь времени за которой расставание, всего на несколько мгновений, но заполненных улыбками.
- Вместе.

Легко хлопнула, затворяясь, дверь. Одним лишь едва слышным щелчком комната погрузилась в холодную, туманную тишину, и только губы все еще ощущали шелк поцелуя, и тело согревалось мягкостью льна в каждой обнаженной клеточке. Ушел, забрав с собой последнюю физически ощутимую частицу себя, оставив свою душу и безграничную веру в отражениях голубых глаз, под тяжестью изумруда. Думалось, что тут же встанет, последует за ним, пусть не одета, пусть еще проносятся по телу редкие лихорадочные мурашки, пусть не место и не время, пусть просил остаться, дождаться, пусть обещал вернуться и уже не покидать.
Не покидать… Магия… Молитвой в сердце, чудным пророчеством, а прежде шуткой, неуловимой синей птицей в абсолютно черной россыпи недостижимых звезд. И если останется…
Если останется… Если ты останешься… Я до сих пор не в состоянии представить, что тогда будет. С нами.
Дрожь в локтях, запястья сводит резкий мороз и уже невыносима кровать. Время слишком медленно передвигается, черепашьими шагами. И никогда ему не догнать Хицуи, расставание, с которым вечность. Нетерпение мешает спокойствию. Уже успела попрощаться на жизнь и теперь не могла усидеть и нескольких жалких минут.
Тэссалия поднялась с кровати, укутанная простыней, оправила спутанные волосы, блестящие в свете солнца за окном. У зеркала в ванной, наконец, смыла  смутные краски ночного бреда и капельки пота, соблазнившись прохладой воды, приняла душ, наслаждаясь искусственным дождем, ни сколечко непохожим ни на недавние потоки, под которыми Тэсс гуляла, ни на те, что пронизывали, словно лезвиями, сон.
Полумрак комнаты, освещенный мягким золотом солнечных лучей, все так же дрожал пустотой.
Тео… Ты о нем спрашивал… Как ты воспринял рассказ о нем, что подумалось? И где был ты? Всю свою жизнь? Кем был ты? С кем? По ком тоска в глазах и швы от рваных ран на спине? Если мне хватит смелости спросить… Хватит ли?

И где была та грань, по которой переломился мир, за которой потеряла волю и погнула стержень своей души, продала одну смерть за жизнь в неизвестности, резко, неотвратимо, без малейших колебаний, словно околдованная шла по лезвию сквозь призму, преломляющую пучок света, чтобы стал радугой, пестрой, притягательной. Не понимала своей податливости и такой безысходной жажды счастья, не знала, за каким столбом поворот и где притаилась пропасть, после которой расплата. Боялась снова, искусала губу невысказанными вопросами, наблюдала, как исчезают на солнце оставленные босыми ногами на паркете влажные следы ее ног, до боли сжимала запястья в мучительном ожидании, собирая звуки в слова, подбирая фразы. Искала чего-то  в полумраке собственного вдруг пробудившегося так не во время сознания. И все не верилось, что простой и понятный мир вдруг может стать чужим. Не верила, хотя и испытала на себе безумие и ночные кошмары, которые слезами и ссохшейся кровью впечатались в реальность. Было в мыслях Тэсс о Хицуи что-то болезненное, тоскливое. Может, потому что никогда и не надеялась, что позволит быть рядом. Когда Хицуи ушел, не ждала возвращения, верила в счастье где-то за горизонтом, в уверенные шаги по дороге к ней и улыбку на бледном лице, ждала, как, бывает, ждут сказки или золоченых ворот посреди облаков после смерти, как миф о возможном чудесном будущем. Ожившее волшебство на счастье или наказанием?
Скрипнула дверь, так непринужденно и даже задорно. Эхом пронесся по комнате легкий шелест шагов, проскользнул в миллиметрах над паркетом, стирая остатки влажных следов, прошмыгнул в темный угол и присмирел, будто бы внезапно задремал в тишине и прохладе. Страшно было повернуться, шестым чувством ощущала легкое дыхание в воздухе и смешение сладковатых ароматов с травами и паром. И все же встретились взглядами, расщепляя расстояние на сетку из битого разноцветного стекла, мозаикой по сторонам света, узорами возможных траекторий по паркету. И между раскаленных углей и ярчайшего солнца, слепящего глаза, ледяных потоков с самого неба и радужной улыбки, подступающей из самой глубины сердца, и множества абсолютно несвязанных слов, слез, смеха, страхов и просто действий, мягким грифелем на бумаге и ручкой слов прощания в воспоминаниях кое-как пробился вопрос.
- Все хорошо?
- Нет, - необдуманно-откровенно, словно ножом разрубила воздух, освобождая собственные губы от невысказанного. – Нет. Хицуи. Не хорошо и совсем не понятно, – взгляд глаза в глаза, приоткрытый рот и воздуха нет, - Скажи, почему ты ушел и зачем вернулся? – убивала словами свои мечты и его нежность, душу рвала и собственные нервы по миллиметру на осколки, электричеством по пальцам. Хотела понимать. За это право страдала сама и заставляла страдать.

Хицуи до боли сжал лицо Тэсс в своих руках, нарушая хрупкое спокойствие, возвышался над ней, проникая внимательным взглядом прямо в душу, сжигал воздух близостью и ни на секунду не снимал напряжения, пока слова вырывались потоком, пока пальцы упорно скользили по губам, запрещая прервать монолог.
Закончил за упокой. Тогда Тэссалия взмахнула рукой, силясь причинить как можно большую боль. Не по злому умыслу или жестокости, не потому, что мало страданий было, а за то, что вместе с собой уничтожал и ее по крупицам, признавался в любви, тут же отказывался от жизни, выбирал смерть и пренебрегал счастьем, бежал, уходил, оставлял прощальные письма взглядами, даже когда она ничего не просила, только беззвучно ожидала искренности.
Замахнулась для удара, но пальцы скользнули глубже в нежность, сорвались, потому Тэсс лишь слабо и обреченно хлопнула по щеке, зная, что оскорбила, но не могла уже изменить совершенного.
- Хицуи, - сделала шаг навстречу, обхватила лицо ладонями, оставляя тонкие полоски от ногтей на коже, - Хватит. Хватит, пожалуйста, я устала. Устала ждать, что ты вернешься и останешься. А ты все прощаешься, все норовишь убежать, глупый… Даже сейчас, когда я всего лишь хотела понять, чего ждать. Прости. Прости, прозвучало нелепо. Зачем вернулся? Зачем?  Нет. Абсолютно точно не чтобы уйти. Ругайся, причиняй боль, только не проси прогнать. Нет, не так. Просто останься, хотя и не знаю, зачем я нужна тебе. Впрочем, не важно… Нужен.
Приблизилась всего на один шаг, а, словно, целый путь прошла от одного заката до последнего, за которым теплится возможный рассвет.
- Зачем же вернулся? Иди ко мне? – вопрос с решительностью в голосе, решилась, боясь оскорбить или, куда страшнее, уничтожить нежность, сочащуюся между пальцев. Поцеловала, сначала медленно, и снова все легче, естественнее.
Ко мне…
Тэсс спустилась на колени к ногам Хицуи и сброшенной простыне, скрывая дрожащими руками жгучую влагу на щеках.
- Люблю – понимаешь? – люблю… Поэтому уйди сейчас, если обидела, или не уходи никогда... Нет, не слушай. Просто не уходи.

Лучше бы дал напиться отравы вместе со стынущим чаем и десертом. Было бы легче, наверное, погибать, наслаждаясь мгновениями, чем так, горько, под пристальным взглядом, неуместно обнаженной, коленками на холодном полу, редкими капельками, стынущими в изгибах дрожащего тела.
Отпустила бы его давно, сама бы ушла скитаться по миру, пытаясь скрыться от собственного нелепого отражения в странно-незнакомом зеркале, в котором преломилась собственная искаженная смерть, обратившаяся жизнью. Отпустила бы, распорола бы сдерживающую ткань, сшила бы новый наряд, может, свадебный, белоснежный, не погребальный более, заплела бы волосы, пережала бы тугой заколкой и освободила бы себя и его общим, вечным, верой, горем и радостью, до смерти и далеко после. Освободила бы поцелуем и собственными руками, разрывая преграды и уничтожая километры, метры, дюймы…
Только опоздала бороться, всего на несколько секунд, по обыкновению дождалась счастья, заплатив лишь слезами. Незначительная цена. Не испытала тяготы скитаний и тщетных поисков, не научилась дарить и жертвовать, ждала… Достаточно ли помыслов?
А на коленях, а под тонкими пальцами, безотчетно путающимися в волосах – Хицуи. Жестокий, строгий, любимый. Опаснее яда в утренний чай и хуже предательства друга-отравителя, неспешный, извечный упрек собственной морали, ненасытным червем впивающийся в душу, драгоценнейший подарок, вместе с жизнью в одной колоде для карточной игры – не разложенный пасьянс, дожидающийся своего мастера.
Поднялась, подняла за руку, утягивая за собой смятую простыню, чтобы, наконец, скрыться в белом, а потом взглянуть в глаза и совсем уже непоследовательно, смущенно улыбнуться, внезапно позабыть слезы и признать истинное, куда более глубокое и сильное, чем бессмысленные обвинения, осторожно кивнуть, не зная верных слов, и отправиться пить чай, который уже и не помышлял о внимании…

Похоже, в разлитом на двоих чае Тэссалия ждала опиума для примирения сердца. Ароматный напиток был даже без мяты, с молчанием, резким, угловатым, почти прозрачным, как тонкая корочка льда на поверхности озера, испещренная едва различимыми колючими рисунками.
Рука в руке, поспешность и медлительность: он допил свой чай, она все еще надеялась на добавку из нежности, какой-то иной, более ощутимой.
Сонную тишину разорвали лишь раз пустые формальности. Хицуи вышел. Вышел и весь срок бездействию. Двигаться, искать и найти, чтобы остаться рядом чуть дольше, из последних сил, потому что дыхание с каждой минутой все слабее и сердце изнашивается, мучимое, и страшно не успеть, хотя бы в город за одеждой и необходимым жизни.
И тогда недопитый чай уже не держал на кровати. Просто поднялась, отыскала среди тканей подходящее, впервые, наверное, надевала джинсы, улыбалась своей нелепости.
Хицуи, возможно, вернись он сейчас из душа, не упустил бы шанса прокомментировать странную, детскую улыбку на строгом лице.
Оказалось, новый наряд и не свадебный вовсе, обычный, и волосы собраны в хвост – совсем девочка на вид, будто и не было бесконечных трехсот лет.