Обреченно смирился, ласкал исступленно, не дожидаясь ответа, как вдруг нить порвалась, и рыжее солнце выскользнуло из рук, отстранилось на расстояние протянутой вечности.  Неприкаянный, застыл напротив, неосознанно протянул руку, пытаясь вновь поймать отблеск или отсвет. Мир, сжавшийся до размеров даже не комнаты – постели – отражался в её слезах. Не выдержала, распрямилась как пружина – вернулась, прильнула всем естеством.  Изящные пальчики попытались расстегнуть ремень, смешные в своей непосредственности, смущение в её глазах водило ножкой из стороны в сторону.
Не стал сдерживаться, рассмеялся – голос рассыпался огненными птицами размером с колибри, скоро вся спальня наполнилась  красно-оранжевыми всполохами. Алые существа растрепывали им волосы, пролетали совсем рядом, оставляя золотистый, слабо пахнущий корицей след на коже. Огромные глаза Хами стали ещё больше, когда крошечный феникс  чиркнул её прямо по вздернутому носу, оставив на кончике светлячка. Лисица попыталась поймать сверкающую звезду, чихнула, ткнулась во что-то головой, а подняв её, увидела самые смеющиеся глаза на свете. Их обладатель нахально потерся щекой, забирая себе полживого бриллианта – его лицо теперь было усыпано мерцающими искорками, родными сестрами тех, что сияли в глубине медных зрачков. Хотя, пожалуй,  последние были на порядок хитрее.
Он изловчился и перекувыркнул Хами на кровать, в шутку даже шлепнув. Куснул за блестящий нос, но та не осталась в долгу – дернула его за ухо. Они превратили постель в игровой полигон, попеременно то лаская, то щекоча друг друга, безудержный хохот отдавался, наверное, во всем преподавательском крыле. Страх исчез из обоих сердец, глаза блестели задором и счастьем. Кувыркаясь клубком как дети, чуть не грохнулись на пол  - вовремя затормозили, осмотрелись, перемешивая свои отражения, как ингредиенты колдовского зелья: оба запыхавшиеся, взъерошенные, с припухшими от поцелуев губами. Не сговариваясь, рассмеялись, кинулись в объятия, снова валясь на кровать. Что им до признаний, произносимых несколько веков подряд с замиранием сердца, до затертых всеми любовниками мира «хочу» и «люблю»? Они даже не считали себя любовниками – скорее товарищами по играм, лисятами из одного выводка, соперниками в дружеском соревновании. Ей нравилось, когда он запрокидывал голову, прикрыв глаза – это была маленькая победа. Если от его прикосновения по всему телу разливалась приторная истома полуденного леса – это был «один:ноль» в его пользу.
Когда счет свелся к ничьей, а все возможные приемы были испытаны, Цисаар не опрокинул – осторожно уложил исследованное до последней веснушки тело рядом с собой, полуобняв его одной рукой, а другой опустился ниже, позволив пальцам иную, более откровенную ласку. Замерла, прислушалась к новым ощущениям, словно к подозрительному лесному шороху. Улыбнулся мягко, коснулся кончиком языка губ, щек, носа – дал понять, что игра продолжается.  Когда недоумение на её лице исчезло, сменившись блаженством, продолжил непривычную ласку уже такими знакомыми ей за это время губами и языком, - она только бездумно перебирала пальчиками антрацитовые волосы. Затем вдруг заскулила по-лисьи громко, сжала простынь, дернула нечаянно черную прядь, заставив его закусить губу от боли.
Жадно всмотрелся в это впервые преображенное лицо, рванул пряжку и закинул подальше брюки, давно напоминавшие устройство для пыток, а вместе с ними – последние сожаления о чем бы то ни было. Черные простыни скрыли кровь, Хами вскрикнула, вздохнула тяжело и прерывисто, - держал не жестоко, но крепко, не отрывал от нее посерьезневшего взгляда, целовал уже не игриво – горячо, властно. Доведенный желанием почти до потери сознания, даже не заметил, как доверилась, повинуясь его движениям, обняла ногами, откинулась на подушки, почувствовав, что боль проходит. Все чувства, кроме осязания, начали покидать его, а потом вдруг вернулись разом – взрывом, всплеском, вспышкой света, музыки и тепла. Застонал – пылающие создания, продолжавшие кружить под потолком, вспыхнули шафранным костром, осыпались пеплом, похожим на янтарные блестки.
Спустя время от рождения мира до апокалипсиса, Церео полуоткрыл веки, наблюдая странную картину: Хами, сосредоточенно хмуря лоб  и шевеля губами (даже высунув язык от напряжения), загибала попеременно пальцы то правой, то левой руки. Цисаар принял решение не мешать мыслительному процессу, и скоро мисс Букалемьон обернулась к нему, разжав ладони и сияя, как начищенная монета. 
- Хами победила! – заявила она ультимативно и без всякого предупреждения шлепнулась на грудь к магу, а позже, устраиваясь поудобнее, еле слышно пробормотала:
- С дяди Цезаря три пирожка…