--->Коридоры
Кровь эльфов! А я и забыл, что у меня тут арт-объект вместо двери, - подумал сэнтал, стопорнувшись перед проемом, ощетинившимся деревянными клыками. Видимо, не в лучшем состоянии я был, если оставил комнату, насквозь пропитанную остаточными явлениями тёмной магии для свободного посещения. Да и сейчас не как огурчик. Будем надеяться, что во-первых, сюда никто не заходил по глупости, а во-вторых гитара Джошуа все же сняла часть влияния. Цисаар кинул пакет с одеждой в угол и отправился нежиться в ванной. После странствий по городу он чувствовал себя смесью бродяги и вора, а не потомком аристократов.

Коридоры--->
Скоро замаячила черная пасть дверного проема, обрамленная клыками треснувшей двери. Пушистое существо по-прежнему трусило следом, изредка подергивая ушками. Лет двадцать назад я вот так же вел потерявшуюся младшую сестричку по хитросплетениям родного замка. Кстати, она тоже была рыженькой.
«Плывущие» стены комнаты и в изначальном своем состоянии в лунном свете смотрелись бы угрожающе, а сейчас – оплавленные, с подпалинами и рваными дырами, превращали помещение в гибрид пещеры троллей с чащобой леса. Как это ни странно, безопаснее всего смотрелись именно черные стены – их просто не было видно. Медные полки пугающе поблескивали во мраке, как жилы драгоценного металла в шахте гномов или извивы чудовищного дракона, покрытого блестящей чешуей. Иллюзию усиливал запах гари.
Завтра (или уже сегодня?) пора будет собраться с силами и привести здесь все в порядок. Но сейчас, если магических сил хоть отбавляй, то физических явный дефицит – третья ночь без сна, второй день без обеда...
Негромкая трель на языке Сента заставила некоторые части стен излучать неяркий цвет молочного оттенка. Сходство с логовом кровожадного зверя уменьшилось.
Цисаар положил книгу на наименее пострадавшую полку, устало скинул пиджак на останки кровати, напоминавшие вершину айсберга, торчащую из «волн» пола, и обернулся к Хами, положив руки на пояс.
- А ты храбрая лиса, - улыбнулся он. Не знаю, есть ли у нас в Академии комендантский час, после которого запрещено разгуливать по коридорам, но если бы тебя встретила Хидшейд, то пустила бы на воротник.

Неудивительно, что полуосвещенная конура произвела на девчушку гнетущее впечатление. 
Неожиданно она беззастенчиво ткнулась носом в грудь преподавателя, трусливо подгибая хвост и немножко подергивая ушками.
- А можно, мы поищем другое "куда-нибудь"? Или можно мы сделаем это "куда-нибудь" чуточку прекраснее? Пожалуйста.
На этих словах лисица все же оторвала нос от его рубашки - огромные глаза ее подернулись мягкой росой детских слез.
Происходящее напоминало смешной детский сон, забавную сказку – не мрачную в духе братьев Гримм или волшебный рассказ Гауфа, а скорее грустную фантазию Туве Янсон. Ну и что Хемулю делать со Сниффом? Осторожно взяв за плечи обеими ладонями, эрл немного отодвинул Хами от себя, присел на корточки так, чтобы оказаться напротив глаз, мечтающих о зеленой траве, кузнечиках и еловых лапах, и цветом отражающих свои мечты.
- И что мне вот с тобой делать, с такой плаксой? К себе в комнату, насколько я понимаю, ты идти не хочешь, здесь оставаться тоже не хочешь. У твоего «куда-нибудь» есть хоть какие-нибудь очертания? Например, что там должно быть?

Хами, как восточный волшебник, дернула из уха пару шерстинок и проверила языком расстояние до носа. Видимо, этот ритуал был направлен на определение искомого «куда-нибудь».
- Да! Хами знает! Там обязательно есть что-то. Но это что-то – точно не зуд под левой лапой.
Кровь эльфов, она же совершеннейший ребенок. Нелегко ей будет в Эдетрионе – лиса, попавшая в обитель тигров. И все-таки её по первому впечатлению бессмысленная речь приятнее напыщенных тирад, не несущих иного смысла, кроме самовлюбленности оратора. Тор-эста умел читать между строк и слышать между букв. Теперь придется учиться разговаривать этими промежутками.
- Хитрюга! - длинные пальцы взъерошили рыжую шевелюру, превратив её в янтарный взрыв, - Что тебе больше по душе – звезды или их отражение? – спросил он, имея в виду крышу центральной башни или фонтан внутреннего двора.  Маг видел их на трехмерной карте Эдетриона, но посетить эти места не доводилось. Сейчас как раз представился подходящий случай побыть экскурсоводом. Кажется, экскурсоводы для начала представляются. Не слишком надеясь на то, что импровизированный турист запомнит хотя бы слог имени, состоящего сплошь из свистящих звуков, сэнтал произнес:
- Если кто-то будет тебя обижать, скажи, что ты под защитой Цисаара Церео – это я.

Отредактировано Cisaar Cereo (2009-06-02 21:24:58)

Никогда не имел опыта общения с такой малышкой, но, кажется, получается  – лицо Хами осветила заразительная улыбка, и Цисаар вернул её. Что ж, буду Цезарем, это прозвище получше феникса-из-тьмы. Через пару мгновений он снова оказался пленником её объятий – мало того, что-то мягко задевало ноги, видимо, хвост. Если это продолжится, то к утру я задохнусь от бесконечных беззастенчивых  ласк и нежностей.  Впрочем, не уверен, что я против такой оригинальной смерти. Волшебник взглянул вниз, и ненавязчиво отметил:
-Если ты меня не отпустишь, то звезды так и останутся без нас, и им будет все равно, маленькие мы или большие.

Важный? Интересно, в чем это проявляется?
Не находя слов на очередное заявление лисицы мисс Букалемьон, Цисаар просто не стал убирать свой палец из ладошки Хами и вышел из комнаты,  перекинув пиджак через плечо (он умудрился вспомнить, что на крыше может быть ветрено, тем более ночью, тем более такому хрупкому существу как Хами, так что пиджак, скорее, предназначался для неё, а не для того, кто в свое время бродил по зимним дорогам в одном рубище).
--->Коридоры--->Крыша центральной башни

--->Обеденный Зал Целиком и Полностью
Тот же самый вихрь цветов жука Эдгара По и  кита Германа Мелвилла возник в совершенно другой части замка. Некоторое время неосвещенная комната полнилась зимней вьюгой в горах – черные скалы стен были засыпаны алебастровыми спиралями и шафранной мишурой, которые неторопливо складывались в два призрака, излучавшие перламутровый свет. Было похоже, что ни перевоплощение, ни передислокация не помешали эрлу продолжать целовать девушку, вдыхая марципановый аромат её кожи. Он чувствовал себя так, будто держит в ладонях солнце – изменчивое, огромное, с одной стороны дающее жизнь всему живому, с другой стороны жгучее, раскаленное, превращающее в пепел непокорных. Цисаар пропускал сквозь пальцы протуберанцы огненных прядей, сверкавших даже в лунном свете. Если до этого он испытывал к Хами скорее отеческие чувства, то теперь восхищение наивностью и невинностью переросло в не вполне контролируемое желание. Поцелуй, начавшийся в Обеденном Зале легким капризом, изменчивым этюдом, секвенцией спустился на несколько октав, превратившись в глубокую увертюру к ещё не написанной опере.

Когда маг устраивался на работу, он сам себе дал обещание соблюдать дисциплину и недюжинное самообладание, доказывая свою профпригодность. И соблазнение студенток, к тому же напоминающих детей довосемнадцателетнего возраста, несколько выходило за рамки этого обета, хотя при сложившихся обстоятельствах он мог спокойно избежать за это ответственности. По закону нельзя быть обвиненным в том, что позволил соблазнить себя тому, чьим глубочайшим желанием было доставить тебе удовольствие.
Откинув голову, Цисаар прикрыл глаза и глубоко вздохнул, когда Хами начала кусать его за ухо. Ему будет жутко не хватать всего этого, после того, как она снова станет ребенком. Церео наслаждался интимностью происходящего, тем, что мисс Букалемьон каким-то образом узнала про одну из самых глубоко запрятанных потребностей его тела, до этого времени неизвестную даже ему самому. И с каких это пор ухо напрямую связано с ..?
Пока Хами целовала ему шею, магу вдруг подумалось, насколько покорным и беззащитным выглядит склонившаяся ему на плечо молодая девушка. Что-то сонно пробормотав, сэнтал открыл глаза. Она ведь не...кивнула? Когда преподаватель сумел сфокусировать свой взгляд, сон слетел с него в мгновение ока. Золотистая вселенная смотрела прямо ему в глаза. Он притянул Хами поближе к себе, остановившись только тогда, когда между их губами оставалось не более нескольких сантиметров. Внимательно всмотрелся в её лицо: ни следа страха или сомнения. Только безграничное доверие, смешанное с изрядной долей вожделения. Хвост гаргольи с ними, с этими высокоморальными принципами, я больше не буду думать о последствиях.
Абсолютно намеренно Цисаар спустил с округлых плеч Хами рукава-фонарики, поцеловал мягкую впадинку в основании шеи, судорожно сглотнул, спускаясь ниже, чуть передвинулся и начал покрывать кожу жадными поцелуями. Он не заботился о том, чтобы не оставлять следов. Кровь эльфов, да я хочу оставить след везде, где только смогу! Пусть все они катятся в жерло вулкана! Надеясь, что не напугает её, эрл подхватил Хами на руки и, отшвырнув ногой оплавленный стул, перенес на постель. Какая же она маленькая, хрупкая сейчас; как приятно, когда ее голова прижимается к твоей руке...
Отстранившись, тор-эста на секунду застыл, вглядываясь в это неодолимо притягательное своей невинностью лицо. Опустился рядом на колени, снял туфельки, высвобождая аккуратные босые ножки. Стал нежно массировать её стопы, одновременно целуя маленькие ухоженные пальчики. Потом стал целовать все выше и выше, поднимаясь к коленям, и ещё выше - к краю платья. Даже не обладая даром предвиденья, семиотик мог предсказать, что обрек на вечное проклятие не только себя, но и это прекрасное создание, но сейчас это его совершенно не беспокоило. Что ему сожаление, которое навалится позже, что чувство вины, которое непременно придет, - ведь сейчас лисица смотрит на него с озорной улыбкой, и удовлетворение, написанное на её лице, делает эту улыбку еще краше.
Пальцы заскользили по ткани в поисках застежки, наконец, найдя на спине узкую змейку; платье начало спускаться вниз, превращая сцену за дверью, сорванной с петель, в непристойную.

Кицунэ не понимала запретности происходящего, даже когда солнечный блик платья растаял, она все так же улыбалась, в её глазах отражалась зеленоватая дымка леса, того самого, в котором обитают  кикиморы, лешие и водяные. Ей ответом была расплавленная лава – не материал для пресс-папье, а бушующей стихии зрачков феникса.  Нетерпеливые пальцы мага сражались с пуговицами рубашки. На миг остановился, подумал, а готов ли он пройти и эту ступень, возьмет ли на себя вину за то, что в зеленом омуте растворится эта сияющая невинность.  Она не человек. Как и я. И знает меня с самой первой встречи лучше, чем кто-либо. Даже сними я кожу, и то никто не смог бы проникнуть мне в сердце глубже, так почему же я беспокоюсь за миллиметры какой-то ткани?
Слово ласка слишком многозначно, краской в её палитре может стать и движение, когда легко касаешься пальцами щеки – так он не раз делал, с самого начала, ещё не зная имени лисицы, и  жаркие объятия, в тиски которых  ему хотелось заключить Карису, но не Хами, нет, не её.
Кариса Церео была совсем другой. Её пылкая ненасытная натура подсвеченным фонтаном била в этом однообразном предсказуемом мире. Её кожа источала сладкий пряный запах, от которого у мужчин сразу кружится голова. Сладкий яд. Poison. Жгучий, сильный, сладкий, порочный.  Это запах праздника, масок, игры. Её можно было целовать, стоя прямо на улице, ловя недоумённые взгляды прохожих, но стоило ослабить напор, как выразительный вкус и пьянящий запах передавался другим, она сбегала, предавала. Мир соблазнов, бессонных ночей и измен… Она появлялась и исчезала, надолго оставив свой приторно-сладкий вкус на губах. И так продолжалось до тех пор, пока не умерла.
Хами была чуть менее выразительна в своей красоте, но более искренна. Если такая полюбит - то на всю жизнь. Её шармом была живость и чистота, свободная ото лжи косметики. Простота, естественность. В морском ветерке кто-то размешал чуть терпкий, душистый аромат луговых трав и цветов; плеснул немного солнца для теплоты; хорошенько всё это смешал кисточкой на мольберте, и добавил в портрет. Она – настоящая. Такая невинная, такая естественная.
Цисаар, полуобнаженный, лег рядом, обвил пальцами мягкое стройное тело, обрушил на него весь арсенал синонимов слова «ласка»,  накинулся всей своей нерастраченной нежностью и ранее спрятанной под маской всепоглощающей любовью, с дикарским  пылом, от которого не было спасения. Части тела потеряли свое всегдашнее предназначение, теперь они служили только, чтобы дать и получить блаженство.  Хами закрыла глаза. Жаль… Ощущения перемешались между собой  – пальцы ощущали вкус кожи; теплый аромат ночи, сроднившийся с запахом тела кицуне, стал почти что осязаемым.  А музыка…Музыка вырвалась за пределы тактовых черт и тесситурных ключей, пять нотных линеек оборвались, с них, развевая штилями, низверглись литеры, погружая мужчину и девушку в хаос звука, тем более, что последняя во время поцелуев слышала разразившийся вокруг музыкальный шторм.
- Ответь на мои ласки, верни мне их,  – шептал маг, тщетно пытаясь извлечь из голоса нотки прорывавшегося желания. Его руки не останавливались, а порхали по всему телу, создавая колыбель, в которой покоилась нагая девушка, старались разбудить её, но создавалось ощущение, что это не трогает её, не возбуждает в ней страсти. Кицуне, словно окаменевшая, почти никак не отвечала, все время оставаясь абсолютно пассивной.  Лишь подчинялась его рукам и не отдергивала губ.  Тряпичной куклой спрятала все чувства внутри, дыша прерывисто, но отнюдь не страстно. Терпит, не желая обидеть? - мелькнула страшная мысль. Меньше всего сэнталу хотелось оказаться насильником слабого и беспомощного существа, покорно отдавшегося сильному.  Она не пыталась защититься, не вырываясь, не отвергая, но и не отзывалась, просто позволяла любить себя, расслабленно лежа на спине и даже не приобняв любовника.  Будь, наверное, глаза мисс Букалемьон открытыми, они бы, наверное, пустые, со странным выражением отрешённости глядели сквозь потолок. Так продолжалось невыносимо долго.

Отредактировано Cisaar Cereo (2009-09-06 19:52:42)